Не родина и не смерть. Как российская эмиграция может повторить судьбу кубинской

Бегство от Кастро

Около полувека назад американский экономист Альберт Хиршман написал книгу «Exit, Voice, Loyalty». По-русски она выходила под названием «Выход, голос и верность», но смысл ее точнее передается переводом «уход, протест и лояльность». Триаду Хиршмана нередко вспоминают, когда речь заходит об эмиграции по политическим мотивам. Как нетрудно догадаться, «уход» в этой модели противопоставляется «протесту», что крайне злободневно в наши дни, когда россияне активно «голосуют ногами» против кремлевского режима и войны. При этом участникам нынешней сетевой полемики нередко кажется, что со всеми нами происходит что-то исключительное. Между тем в истории есть масса примеров подобных «исходов», и одним из самых очевидных для Хиршмана, когда он писал свою книгу, было бегство кубинцев от режима Кастро.

От 1,5 млн до 2 млн кубинцев (то есть 15–17% от их общего числа в мире) живет в США, из них намного больше половины — во Флориде, где в некоторых городах, и прежде всего в Майами, это самая крупная этническая группа. Многие из них — граждане США уже во втором и даже в третьем поколении. Кубинское комьюнити весьма влиятельно и играет самостоятельную роль во внутренней политике США, не говоря уже о его звездных представителях, таких как сенаторы Марко Рубио или Тед Круз.

Хотя некоторые кубинцы в поисках лучшей жизни перебрались в США задолго до революции 1959 года, диаспора во Флориде выросла до нынешних размеров и обрела характерное лицо именно после прихода к власти Фиделя Кастро. Некоторые эмигранты первой послереволюционной волны были обеспеченными людьми, успевшими частично монетизировать свои активы до национализации и открыть бизнес на новом месте. Но основной массе приходилось начинать почти с нуля. Например, Хорхе Мас Каноса — впоследствии миллионер и главный лоббист жесткой политики США в отношении режима Кастро — в первые месяцы после отъезда с Кубы зарабатывал на жизнь мытьем посуды и доставкой молока. Более того, в те времена в Майами, как и в других южных городах, еще процветала расовая дискриминация — и кое-где вполне можно было встретить надписи «неграм и кубинцам вход запрещен».

С другой стороны, власти США с самого начала шли навстречу беглецам: президенты Эйзенхауэр, Кеннеди и Джонсон последовательно приняли несколько законов, позволявших кубинцам относительно быстро легализоваться. Впоследствии в этой истории было немало драматических поворотов: то Кастро почти блокировал выезд, то пытался отправить в США уголовников и душевнобольных, то сами американцы ужесточали въездные правила — но так или иначе, после 1959 года по сравнению с другими латиноамериканцами у кубинцев всегда было больше возможностей для эмиграции в США. Поток этот не иссякал никогда, что нашло отражение, например, в культовых романах Венди Герра «Все уезжают» и Зоэ Вальдес «Кафе „Ностальгия“».

В первые годы кубинцы Флориды всерьез рассчитывали на скорое возвращение — и, хотя после провала контрреволюционного десанта в заливе Кочинос (1961) шансы свергнуть Фиделя резко упали, фраза «в следующем году в Гаване» прочно и надолго вошла в лексикон эмигрантов. Большинство из них имеют на Кубе друзей и родственников, поддерживают с ними контакты, пересылают деньги, лекарства и т. д., способствуют их выезду за границу — и до сих пор рассчитывают рано или поздно вернуться на Кубу и восстановить демократию.

После революции к эмигрантам стали присоединяться бывшие соратники Кастро, которые по разным причинам разочаровались в своем лидере. Самым известным эпизодом этого исхода стало бегство в 1987 году бригадного генерала Рафаэля дель Пино — героя битвы на Плайя-Хирон, прославленного командира кубинских ВВС во время войны в Анголе. Дель Пино привез на военный аэродром свою семью, посадил ее в самолет «Сессна», сел за штурвал и вылетел в сторону США, где благополучно приземлился в Ки-Уэст.

Меньше повезло участнику революции Педро Фуэнтесу-Сиду, который активно поддерживал Фиделя против проамериканского диктатора Батисты, но не простил ему поворота в сторону коммунизма и СССР. В начале 1961 года со своими единомышленниками он стал готовиться к вооруженному выступлению против Кастро, но их план разоблачили. Фуэнтеса арестовали и приговорили к 60 годам тюрьмы. Как он сам рассказал The Insider, это было большим облегчением, потому что он ожидал расстрела.

В кубинских лагерях Фуэнтес выжил чудом, проведя 16 лет на каторжных работах, но затем был условно-досрочно освобожден и спустя некоторое время с большим трудом выбрался через Венесуэлу в США, где его ждали жена и сын, которого он до того момента не видел. Во Флориде Фуэнтес получил юридическое образование и открыл частную практику. Сейчас у него много внуков и правнуков, полностью интегрированных в американскую жизнь, но все они, по его словам, не теряют надежды вернуться на Кубу.

Лица диаспоры

При высоком уровне политизации кубинской диаспоры у нее нет одной ведущей организации или безусловных лидеров общественного мнения. Относительно большое влияние имеют эмигранты первой волны и их дети — как правило, наиболее успешные экономически и исторически связанные с Республиканской партией США. В 1980-е годы значительную роль играл Кубинско-Американский национальный фонд (CANF), основанный уже упомянутым Мас Каносой, но после его смерти в 1997 году, как считает Фуэнтес, эта организация существенно утратила позиции. По его мнению, новый лидер нации будет выдвиженцем протестующего народа на самой Кубе. Впрочем, в последние годы на первый план вышла 33-летняя Роза Мария Пайя — дочь известного кубинского диссидента Освальдо Пайи, погибшего в, возможно, подстроенной автомобильной аварии в 2012 году. После гибели отца Роза Мария и ее мать переехали в США, хотя время от времени Пайя посещает Кубу. Сейчас она — одна из наиболее известных спикеров кубинской диаспоры, ее организация Cuba Decide («Куба решает») выступает за организацию общенационального референдума о возвращении многопартийной системы и правового государства.

Пока что коммунистическому режиму удается демонстрировать удивительную живучесть. Кастро сумел купировать серьезнейший кризис после распада СССР и прекращения советской помощи. В 2008 году из-за болезни он передал бразды правления своему брату Раулю. После смерти Фиделя в 2016 году многие надеялись на перемены, особенно после того как президентом страны в 2019 году стал относительно молодой преемник братьев Кастро Мигель Диас-Канель. Но Диас-Канель продолжил прежнюю политику со всеми прелестями административной коммунистической экономики — дефицитом товаров, бедностью и репрессиями. В июле 2021 года по Кубе прокатилась волна массовых протестов, поводом для которых стали перебои в снабжении продуктами и лекарствами, вызванные пандемией Covid-19. Ничего подобного на острове не было уже много лет, но власти жестоко подавили бунты, несколько человек погибли. Лозунг протестующих Patria y Vida («Родина и жизнь»), символически противопоставленный известному революционному Patria o Muerte («Родина или смерть»), получил вирусную популярность среди кубинской диаспоры — и особенно среди молодежи. Собеседница The Insider из Канады рассказала, что ее ни разу не бывавшая на Кубе дочь с энтузиазмом участвовала в акциях солидарности, сделала себе татуировку Patria y Vida и мечтает о переменах на исторической родине не меньше своих родителей.

В то же время некоторая часть кубинских эмигрантов — особенно в Европе и в странах Латинской Америки — настороженно относится к США. Например, один из респондентов The Insider в Мексике, охотно рассказав о различных проблемах и изъянах нынешней жизни на коммунистической Кубе, выразил большие сомнения в том, что диаспора во Флориде может повлиять на будущее страны. По его мнению, историческая вина «империалистов» США перед Кубой (как и перед многими другими странами Латинской Америки) слишком велика, да и сейчас официальный Вашингтон — а значит, и связанных с ним американских кубинцев — заботят не проблемы южных соседей, а исключительно собственные интересы. Разумеется, режим всеми возможными способами подогревает и эксплуатирует эти антиэмигрантские настроения.

60 лет ожидания

Многие в мире — и особенно люди, выросшие в советской системе, — до сих пор находятся под очарованием романтического революционного образа Фиделя, Че Гевары и их соратников, поэтому сравнение кубинской диктатуры с нынешней кремлевской кликой некоторым кажется натянутым. Между тем одна только кубинская военная интервенция в Анголу впечатляет своими масштабами: за 13 лет (1975–1988) там побывало около 370 тысяч кубинских солдат и офицеров (сейчас общая численность армии Кубы составляет 50 тысяч человек), кровопролитная гражданская война, в которой Кастро поддерживал просоветских лидеров Нето и душ Сантуша, унесла жизни многих десятков тысяч ангольцев. «Революционная помощь» гаванских команданте оставила свой след также в Эфиопии и, конечно, в ряде стран Латинской Америки. На самой Кубе режим уничтожил, по разным оценкам, от 11 тысяч до 14 тысяч «контрас».

История кубинского исхода в США складывается из трагедий десятков тысяч разделенных семей, драматических бегств с серьезным риском для жизни, тоски уехавших по исковерканной родине — тоски, которая парадоксальным образом воспроизводится в новых поколениях эмигрантов, — и впечатляющей силы людей, которым удалось не только сохранить свою коллективную идентичность на новом месте, но и сделать ее ценной для принявшей их страны. Кубинские американцы внесли и продолжают вносить значительный вклад в экономику, политику и культуру США — при этом, вопреки модели Хиршмана, отнюдь не теряя связи с исторической родиной и оказывая на нее заметное влияние.

Ясно, что для людей, недавно покинувших Россию, пример 60-летнего кубинского изгнания выглядит пугающе. Однако вероятность столь долгосрочной перспективы значительно выше нуля, и даже тяжелое поражение кремлевского режима в украинской войне может не стать гарантией возвращения. Стоит заметить, что Саддам Хусейн после полного разгрома в первой войне в Заливе 1991 года сумел удержаться у власти на долгие 12 лет. С учетом этого обстоятельства опыт кубинской эмиграции как минимум заслуживает внимательного изучения — и, вероятно, мог бы стать достойной моделью для покинувших свою страну россиян.

Пока что, однако, большинство главных спикеров оппозиционного Рунета сознательно или интуитивно сконцентрированы на «российской» политике, противопоставляя ей «эмигрантскую» как нечто по определению второстепенное и мелкотравчатое. Мираж «в следующем году в Москве» еще долго не будет давать российским эмигрантам покоя.