После начала войны российская экономика столкнулась с острым демографическим кризисом, перешла на военные рельсы за счет «инфляционного налога», который становится все более обременительным для людей, нарастила неравенство, обзавелась критической зависимостью от Китая и мировых цен на сырье. В результате – стагфляция и снижение уровня жизни для большинства, которые никуда не денутся, даже если боевые действия закончатся и международные санкции чудесным образом отменят.
Три года назад российская армия по приказу Владимира Путина начала вторжение на территорию Украины. Начавшаяся 24 февраля 2022 года война уже привела к качественным изменениям в российской экономике (и не только экономике). Изменения качественные, поэтому постараюсь обойтись без большого количества цифр. Самое тяжелое – то, что не поправить и за десятилетие никакими реформами (ни либеральными, ни социальными) – демография. В начавшемся в России кризисе она играет далеко не последнюю роль. Начало войны пришлось на «демографическую яму». Основные потери понесло и без того относительно малочисленное (но при этом самое продуктивное) поколение. Победные реляции российских чиновников о рекордно низком уровне безработицы быстро сменились все более тревожными заявлениями членов экономического блока о неутолимом кадровом голоде и «зарплатной гонке», которая только разгоняет цены. Прогнозы, что курс на импортозамещение, достижение «технологического суверенитета», натолкнется на то, что всем этим банально некому будет заниматься, сбывается. В долгосрочном плане проблема усугубляется тем, что в России не только некому работать, но и не от кого рожать. Рождаемость падает. В 2023 году родилось на 3% меньше детей, чем в 2022. В 2024 – еще на 3,4% меньше, чем в 2023. Меньше (причем несущественно меньше) детей родилось только в посткризисном 1999, а предыдущий антирекорд приходится на время Второй мировой войны. Плюс снижение качества человеческого капитала и возможностей для его воспроизводства. Причины тоже известны: последствия участия в войне, отток квалифицированных и образованных людей из России, включая преподавательский состав ВУЗов, закрывшиеся для российских студентов двери европейских (и не только) университетов.
Второе по тяжести последствие войны – структурная деформация российской экономики и перекос в сторону военного производства, который потребовал резкого увеличения государственных расходов. Этот перекос до недавнего времени обеспечивал неплохую статистику по росту экономики и промышленного производства, но он же обеспечивал высокие темпы инфляции, которые в конечном итоге привели даже к статистическому падению реальных располагаемых доходов населения. Никакого экономического чуда не произошло. Население оплачивает войну так называемым «инфляционным налогом». Причем основная тяжесть ложится на тех, кто не получает за участие в войне деньги, кратно превышающие среднероссийские зарплаты и кто не работает на обеспеченных щедрыми госзаказами военных заводах. А это львиная доля россиян. Впрочем, даже военное производство «уперлось» в естественные ограничения – нехватку персонала, оборудования, инфраструктуры. Так что страна все сильнее погружается в стагфляцию – разгон цен на фоне стагнации производства, которое в любой момент может смениться падением.
Как показывает опыт конца 80-х – начала 90-х годов прошлого века, ликвидация такого рода перекоса проходит крайне болезненно – и для экономики, и для населения. Триггером к началу острой фазы назревшего структурного кризиса может стать снижение цен на российские энергоносители. После начала войны в России была фактически демонтирована система, которая сглаживала последствия колебаний цен на сырьевых рынках и обеспечивала «запас прочности» на время неблагоприятной конъюнктуры. Так что падение нефтяных цен будет сопровождаться девальвацией рубля и снижением доступности импорта – как потребительского, так и машин, оборуджования, комплектующих и всего остального, чем все еще активно пользуется «отечественный производитель». Еще одно качественное изменение, которое за годы войны претерпела российская экономика, связано с географией внешней торговли. Разворот на Восток произошел. Доля Китая превысила довоенную долю 27 стран Евросоюза, и зависимость России от состояния китайской экономики и настроения китайского руководства стало критическим. Это может создать серьезные риски.
Все вышеперечисленные факторы продолжат действовать даже в случае остановки боевых действий и частичной или полной отмены международных санкций. Тем более что делать далекоидущие выводы на основании одной, ни к чему не обязывающей встречи российских и американских чиновников или записей в социальной сети президента США – мягко говоря, преждевременно. По крайней мере, пока Евросоюз в годовщину начала войны объявил о новом пакете санкций, в который вошли запрет на импорт первичного алюминия, и включение в санкционные списки судов «теневого» флота и 13 российских банков.
Более того, и в Москве (где предпочитают делать вид, что безоговорочная капитуляция Киева и отмена международных санкций – вопрос решенный) к реинтеграции в мировую экономику, к структурным реформам и демилитаризации экономики никто не стремится. Первый вице-премьер Денис Мантуров предупредил, что после отмены санкций Россия допустит на свой рынок только те компании, в которых сама заинтересована и напомнил о технологическом суверенитете. Вот краткая выдержка из его высказывания: «Сегодня в важнейших для нашего технологического суверенитета отраслях абсолютный приоритет у отечественных производителей, а также производителей из ЕАЭС».
Другой заместитель главы правительства Александр Новак тоже не обещает иностранцам легкой жизни, в том числе и потому, что многие освободившиеся ниши уже заняты российскими компаниями или производителями из дружественных стран.
Все эти заявления априори исходят из крайней привлекательности российского рынка для западных производителей. Между тем, в адекватности этой оценки есть серьезные сомнения. Если говорить об инвестициях в производство на территории России, то условия сейчас далеко не самые благоприятные. Острый дефицит рабочей силы, стоимость которой за годы войны выросла, а квалификация упала, никуда не делся и в обозримом будущем не денется. Так что производить, даже ориентируясь на российский рынок, лучше где-нибудь в Казахстане или Узбекистане. Да и в качестве рынка сбыта готовой продукции Россия сейчас не на высоте. Уровень ставок запретительный, а это значит, что доступность товаров, которые, как правило, покупаются в кредит, низкая. Реальные располагаемые доходы россиян падают, и пока эта тенденция нее развернется, привлекательность российского рынка сбыта продолжит уменьшаться. При этом российские компании приложат максимум усилий для возведения барьеров на пути в страну более дешевых и качественных товаров, и эти усилия, судя по высказываниям чиновников, не будут напрасными. А главное в том, что многие из ушедших из России компаний уже списали в убытки кто миллионы, а кто и миллиарды долларов. Для того, чтобы вкладывать новые миллионы и миллиарды, нужны гарантии, что через пару-тройку лет Путин не захочет устроить еще одну «денацификацию» кому-нибудь из соседей (благо, кандидатов достаточно). А таких гарантий в случае реализации рассматриваемого нами маловероятного сценария никто дать не может.
Источник: www.svoboda.org