Военный медик из Украины: «Меня просто били»
Виктория Обидина сидела в бункере мариупольской «Азовстали», провела несколько месяцев в российском плену в Донбассе. Она рассказала DW о бесчеловечных условиях, принудительном интервью и обмене пленными.
На момент вторжения России в Украину в феврале военная медик Виктория Обидина жила в Мариуполе. Во время блокады города российскими военными она вместе с маленькой дочерью пряталась в бункере завода «Азовсталь». В конце концов, женщина попала в плен в оккупированном Донбассе, ее разлучили с дочерью. 17 октября Обидина вышла на свободу и вернулась на подконтрольную Украине территорию в рамках первого «женского обмена» пленными между Украиной и Россией. Интервью DW.
DW: Виктория, многие в Украине и за ее пределами невероятно волновались за вас и за вашу дочь Алису. Можете рассказать, при каких обстоятельствах вас разлучили с ней?
Виктория Обидина: Я была в бункере с ребенком на «Азовстали». Когда Красный Крест организовал «зеленые» коридоры для гражданских, меня попытались вывести с ними. Но фильтрацию я, конечно, не прошла, потому что военная. Они сразу об этом узнали. Сказали, что меня задерживают на тридцать дней, а ребенка, скорее всего, заберут в детдом. Но Красный Крест разрешил позвонить моей маме. Она сказала каким-нибудь способом отправить ребенка в Запорожье, куда эта колонна шла. Я познакомилась на фильтрационном пункте с девочкой (которая согласилась взять ребенка с собой. — Ред.). Страшно стало, когда с ребенком нас начали разлучать. Я понимала, что если она останется со мной, ее просто заберут. А где искать концы — неизвестно. Соответственно, я очень долго просила. Они посоветовались и разрешили мне отправить ребенка в Запорожье. А я уже уехала по этапу.
— Как ваша дочь отреагировала, что ее с вами разлучат? Вы ее подготовили к этому?
— Я сказала, что она едет к дяде. Что там с ней все хорошо будет, а я скоро к ней приеду.
— Где вы находились в плену?
— Сначала, 9 мая, меня отвезли в Донецкий УБОП. Там я жила до 31 мая. Затем меня перевели в изолятор временного содержания. И там, конечно, условия ужасные. Воздух не циркулирует, в еде тараканы попадаются, а кушать хочется. Поэтому тараканов ты просто убираешь и ешь дальше. Воду пили из крана. Чай — такого вообще не было. Если у тебя есть с собой чай, хорошо, кипяток ты можешь попросить. Если нет, это твои проблемы. А потом меня перевели в Еленовку (город в Донецкой области, где российские военные содержат много украинских пленных. — Ред.). Там условия еще хуже: двухместная камера где-то три на четыре метра, в которой нас жило одиннадцать человек. Потом перевели в шестиместную, там жили двадцать четыре человека. Воду нам привозили из пруда, в ней даже мальки попадались, а когда в августе начала бродить вода, она была с привкусом тины.
— Как вы спали? По очереди?
— По два человека на шконке (место для сна в тюрьмах. — Ред.), на полу просто стелили и рядом друг с другом ложились. Вот один человек поворачивается, допустим, на правую сторону, и все должны повернуться — как селедки.
— Кто был с вами на разных этапах? Военные, медики, гражданские тоже?
— Это были и военные, и гражданские, и бывшие военные, и медики. И люди, решившие остаться на территории Российской Федерации. Там были все. Все подразделения с нами сидели, в том числе и «Азов».
— Были ли у вас в камерах базовые средства для гигиены?
— Шампуней не было вообще. Давали за все время две бутылочки на всю камеру. Мы и стиральный порошок разводили, мыли голову порошком, и моющие для посуды, если кто-то поможет, принесет. Прокладок у нас хватало, но только в Еленовке. В Донецке этого всего не выдавали. Там водили в душ раз в неделю, и то не всегда, то есть ты можешь месяц там просидеть без душа — это уже по их желанию. Нам привозили техническую воду, вот мы технической водой и мылись.
— Какое было к вам отношение в Еленовке?
— В Еленовке к девочкам несколько иное отношение. Там очень страдают мальчики. А к девушкам, ну что они могут сделать, только словесно унизить. Рукоприкладства ко мне, по крайней мере, в Еленовке, не было.
— А в других местах было?
— Да.
— Что больше всего интересовало российских военных, когда вас водили на допросы?
— В основном хотели, чтобы мы выдали свои позиции. Спрашивали, кого мы знаем, из каких подразделений. Конечно, к «Азову» там особое отношение — он страдает больше всего. Мы очень надеемся, что их как можно быстрее поменяют. Потому что им там не жизнь, над ними там очень издеваются. Пытаются повесить какие-нибудь дела, обвинить в том, что человек не делал. Ну якобы увидели на видео что-то и выбивают из человека показания и будут выбивать, пока человек уже будет бояться за свою жизнь. Вот уже на грани жизни и смерти он, конечно, согласится подписать.
— Вас как-то унижали за то, что вы военный медик ВСУ, за вашу позицию?
— Конечно, говорили, что надо было сидеть дома, не нужно было служить. Они очень цепляются за 2014 год. Мол, вы в 2014 году такое и такое наделали, потому это месть, по их словам.
— В YouTube можно увидеть видео, где вы рассказываете о том, что вас вроде бы силой удерживали в «Азовстале» бойцы «Азова», а также обращаетесь к украинской вице-премьеру Верещук с просьбой вернуть вам ребенка. Вас спрашивали, хотите ли вы говорить?
— Мне сказали: «Ты ведь понимаешь, ты от интервью отказаться не можешь?». Я сказала, что отлично понимаю. Сказали, на какие вопросы ответить. На которые я действительно не могла ответить, просто останавливали съемку, говорили, как отвечать, и снова записывали. А потом это обращение к Ирине Верещук, чтобы мне вернули ребенка. Конечно, я понимала, что мне не нужен ребенок возле меня. Мало ли что ей могут сделать, чтобы извлечь из меня информацию.
— Какая цель, по-вашему, этого интервью была?
— Я думаю, что когда эти новости вышли в России, я там была хорошо одета и все такое. Я думаю, что хотели показать, что вроде бы я остаюсь на территории России и хочу продолжать жить там с ребенком. Но я не хотела этого, конечно.
— Если хотите, можете не отвечать. Но я все же спрошу, что было для вас сложнее всего в плену? Возможно, какой-нибудь эпизод или какие-то вещи, которые вам было трудно делать каждый раз.
— В общем, это когда нам закрывали «кормушки» и издевались над ребятами. Причиняли им очень сильную боль, и мы это все слушали. На нас было моральное давление. Мы это все слушали. И в этот момент должна быть тишина, никто в этот момент не должен разговаривать, все должны это слушать.
— У вас были моменты, когда вы думали, что вы сломаетесь, когда были в сильном отчаянии?
— Были и такие моменты, конечно. Когда на допросы водили, там выбивали показания. Хочешь не хочешь, а ты расскажешь, потому что переживаешь за свою жизнь.
— Вы говорите «выбивали», то есть применяли физическую силу на допросах?
— Да.
— А вам угрожали более сильными расправами?
— Что на пытки могут повести. Многих девочек пытали по-разному: и электрошокерами, и всем на свете. Меня просто били.
— Какое моральное состояние других украинских женщин-пленниц?
— Мы все старались поддерживать друг друга, нашли новых подруг. Я бы сказала, что мы несокрушимы. Мы верили до последнего, что настанет тот день, когда мы все-таки вернемся домой, когда нас обменяют и все будет хорошо. Мы ждали этого момента. Мы общались друг с другом. Мы поддерживали тех, кому становилось плохо, мы успокаивали. Потому мы стали как одна большая семья.
— Что помогало вам держаться в этих сложных условиях?
— Надежда, что в ближайшем будущем мы вернемся домой, что нас обменяют. Нам говорили, что обмены срываются, Украина не подтверждает, «вы никому не нужны», «о вас все забыли». Мы понимали, что это не так, что мы нужны своим родственникам, своей стране. Что нас не бросят.
— Как вы узнали, что вас обменяют?
— За три дня до обмена, 14 октября, нас погрузили в «Уралы» и куда-то увезли. Когда привезли, когда брали образцы ДНК, мы увидели, что это город Таганрог — там была надпись на одном из документов. Но мы не знали, что это обмен.
Потом, ранним утром 17 октября, нам сказали: «С вещами на выход», связали руки, и мы куда-то уехали. Нас посадили в грузовые самолеты. Когда мы долетели, нас снова пересадили в «Уралы». В машине военного сопровождения не было, поэтому мы могли немного подсмотреть дорогу. Поскольку мы девушки с разных территорий Украины, дороги разные знаем. Мы поняли, что едем в сторону Запорожья. До последнего не верили, что это обмен. Думали, что мы сейчас свернем и поедем не в ту сторону.
А потом мы приехали в Васильевку — и вот он, этот мост, о котором все говорили (где происходили обмены пленными ранее. — Ред.). И мы до последнего, пока не сели в украинский комфортный автобус, пока не перешли этот мост, пока нам не развязали глаза и руки, не верили, что мы в Украине (на подконтрольной украинским властям территории. — Ред.). Мы еще два дня не верили. Просто не отдаешь себе отчета в том, что все закончилось, что все уже будет хорошо. Сейчас уже все приходит в свое русло. Но все равно привычки остаются, которые были в плену: руки за спиной держать, есть на скорость, это все остается, конечно.
— Ваша дочь сейчас живет в Польше у родственников. Какие ваши планы дальше? Будете уезжать к дочери?
— Сейчас мы пройдем лечение, потом едем на реабилитацию. А потом уже, конечно, к дочери, к маме, к отчиму. Очень по ним скучаю. Но со временем я вернусь в Украину, потому что это моя родная страна, я понимаю, что я буду очень по ней скучать, когда уеду и что я надолго не смогу остаться в другой стране. Поэтому, я думаю, что я вернусь.
Источник: www.dw.com