«Я сам вхожу в роль симулятора власти». Белорусский пранкер – о его акции с российскими учителями «Шлем Родины»
Белорусский пранкер-акционист, бывший учитель истории из Минска Владислав Бохан разослал в семь воронежских школ на бланке «Единой России» указание, в котором от имени депутата партии потребовал сделать «Шлемы Отечества» из фольги.
Составить правдоподобный документ о проведении обязательной «акции» пранкеру помог ChatGPT.
«Злобные натовцы планируют облучать физически и биологически русский народ. Поэтому наши учителя должны будут обучиться сопротивляться этому с помощью примитивных средств защиты, таких как шапочка из фольги», – объяснил он в своем видео на ютубе.
Указание выполнили несколько школ: Бобровский образовательный центр «Лидер», Крикшанская СШ №3, Колодезянская СОШ, Нововоронежская СОШ №1, Архангельская СОШ, а также Байчуровская и Никольская СОШ. В сети появились фото и видео, на которых преподаватели позируют с российскими флажками, на головах у них – шлемы из фольги.
Редакция белорусской службы Радио Свобода поговорила с Владиславом Боханом и выяснила, в чем смысл этой акции.
– Владислав, в чем смысл вашей акции?
– Это вообще целый проект, чтобы понять уровень фашизации общества в России. Это не будет одиночная акция, это уже вторая из проекта, и будет продолжение. Мы пользуемся как базой эссе итальянского философа Умберто Эко, который вывел в своей работе 14 признаков фашизма, и по каждому я хочу устроить акцию в российской школе, а может и не только в школе, а может и не только в российской, чтобы понять масштаб [этого явления] на всем постсоветском пространстве.
– Я правильно вас понимаю, что эти шлемы из фольги показали какой-то один признак фашизма согласно Умберто Эко? Какой?
– На этот раз мы рассматривали такой признак, как вера в теории заговоров. Самое интересное, что после первой акции – это было «действие ради действия» – многие на ютубе в комментариях писали, что в России нет фашизма, а во всем виноваты жиды во власти. То есть эта байка про злобных сионистов осталась, эта теория заговора живет и сегодня.
И мне захотелось довести это до абсурда. На самом деле это всегда использовалось, если мы вспомним поздние советские часы, то там все было про план Даллеса. Если мы возьмем нацистскую Германию, то там опять-таки были сионисты. Если мы обратимся к фашистской Италии, это будут масоны.
Каждая автократия порождает эти теории заговоров, потому что это что-то, чего не видно, но что присутствует всегда где-то рядом, и это помогает консолидировать общество вокруг власти как единственного источника защиты от этого невидимого, но существующего повсюду врага.
– То есть вы сделали эту акцию для того, чтобы показать, насколько охотно российские учителя поверили в теорию заговора, надели эти «шлемы для защиты от внешнего врага». В 2022 году в подмосковном городе Клин такие же учителя выходили на субботник с цитатами Третьего рейха. Это тоже была ваша инициатива. Та акция была частью этого художественного проекта или вы хотели что-то другое показать?
– Этот проект стартовал только сейчас. То есть раньше я делал акции, которые были частью моего артпроекта, где они являлись как бы практическим доказательством к моим картинам. Тот проект уже завершен, и неизвестно, будем ли мы его в качестве выставки продолжать или нет. Но сейчас я отошел немного от художественной составляющей и считаю, что я на самом деле шел к тому, чтобы убрать границу между искусством, политикой, социальным, экономическим, потому что для меня это все взаимосвязанные вещи.
И сейчас я захотел сделать то-то цельное, связанное какой-то одной целью. Этот проект стартовал фактически этим летом, но только сейчас мы начинаем анонсировать это все на широкую публику.
– Та ваша акция, где учителя выходили с цитатами Третьего рейха, – она в принципе показала миру, как работает российская система. Но, на ваш взгляд, она хоть кого-то внутри России заставила задуматься?
– Тяжело сказать. Если брать эту массу, таких людей, как учителя, это же не какой-то отдельный класс общества. Сегодня бюджетники – это фактически те же труженики, которые работают на государственных предприятиях. То есть они, по сути, показывают большинство общества.
Я думаю, что их это не заставит о чем-то задуматься. Они будут видеть врага в первую очередь во мне. Как человека, который рушит какие-то их этические нормы, который вскрыл абсурд этой пропаганды.
Все-таки мой главный месседж – к небольшому количеству, к адекватному меньшинству людей. Я хочу им объяснить на примере своего личного опыта революции в Беларуси, что нет смысла ждать, что где-то большинство проснется. Большинство никогда не решало революционные вопросы. Это все всегда делало активное меньшинство.
Люди должны понимать, что им нельзя ждать большинства, потому что его не будет. Масса не является субъектной, это что-то инертное, что-то, что можно подтолкнуть.
Вот как было в Беларуси, когда началась белорусская революция. Где это большинство сейчас? Просто так сложились обстоятельства, что тогда Лукашенко на коротком историческом отрезке сделал очень много ошибок. И вот эта инертная масса, где-то процентов 70–80, она просто пошла на сторону революции. А сейчас где они? Они снова в том же болоте, в котором были раньше.
То же самое в каждом обществе. Я хочу достучаться до меньшинства, что им не надо ждать и если они на самом деле хотят перемен в своей стране, то надо не фонариками светить и в Берлине ходить на марши, а готовиться к революции. А если вы не готовы к этому, то бегите оттеда. Просто бегите.
– В 2022 году вы организовали флешмоб среди белорусских учителей. По вашей инициативе они должны были организовывать кружки по обсуждению изменений в Конституции. Почему с того момента вы по большей части переключились на российских учителей?
– Ну, это вообще была моя первая акция. Это даже не было осмыслено как акт политического искусства или акционизм. Потом я продолжал делать это в Беларуси. Большая часть акций аж до прошлого года была в Беларуси.
Но надо отдать должное белорусской системе: она довольно быстро на меня отреагировала, и сейчас они все свои мероприятия делают через районные управления образования. Но уже несколько раз мне удавалось обойти эту систему: достаточно изменить подход. Но все-таки Беларусь – это очень небольшая страна, очень централизованная.
Россия как бы централизована, но эта централизация работает в сферах финансов, внешней политики, пропаганды, военного дела, но не в сфере образования.
Для Беларуси каждая моя акция – это сильный удар для пропаганды. Это перекрывает всю информационную повестку. Что еще можно дать – про обосранных коров или про урожай? Если Владик даст какую-то акцию, это всегда перебьет и отлупит по жопе.
А в России это размывается новостями про войну, внешнюю политику, и для российского режима это не такие большие имиджевые потери.
– Вы сказали, что хотите обратиться к меньшинству, а в одном из своих предыдущих интервью вы сказали: «Мы рассматриваем народ не как жертву, а как источник диктатуры». Но вы согласны с тем, что в 2020 году ситуация в Беларуси поменялась и противники Лукашенко почувствовали, что они большинство, что теперь большинство Лукашенко не поддерживает и вся эта система держится, вероятно, на страхе, в отличие от России, где это так или иначе популярная политика, которую проводят власти?
– Знаете, есть два разных понятия: страх и пугливость. Это похожие, но разные вещи. Потому что когда мы атаковали милицейских, то нам было страшно, но мы не пугались этого.
Так и тут: я считаю, что Лукашенко держится во власти, потому что мы ему позволили. Потому что сделали из революции фестиваль. Потому что поверили людям, которые говорили нам подождать какой-нибудь триггер, говорили нам про какие-то переговоры с фашистской, по сути, диктатурой. Которые говорили, что можно дождаться какого-то времени, когда мы полностью безопасно сделаем нашу революцию.
Нет, люди должны понимать, что если мы хотим свободы, то за это нужно заплатить.
– Что вы думаете про нынешний государственный флешмоб «Надо!», который проходит по всей Беларуси, когда выкладывают видео с призывом к Александру Лукашенко снова идти в президенты?
– Ну, это то же самое, с чего началась моя деятельность: там было обращение Лукашенко к народу, когда они принудили работников госсферы показать, как будто они с уважением это смотрят. Понятно, что идет указ сверху.
– Вы когда-то говорили в интервью Радио Свобода, что самые массовые протесты в 2020 году были на тех предприятиях, где люди зарабатывали больше. На ОАО «Беларуськалий», на заводе «ГродноАзот». Потому что люди на остальных предприятиях, где живут от зарплаты до зарплаты, не думают про свои личные права. Как можно именно до этих людей достучаться?
– Я бы к ним вообще не стучался. Я пересмотрел свои позиции насчет социума. Все-таки как человек левых взглядов, я всегда обращал внимание на людей рабочих. Но я всегда понимал, что они ничем не отличаются от бюджетников. Знаете, есть такая пирамида Маслоу (психолог Абрахам Маслоу разработал мотивационную концепцию, представляющую иерархию потребностей, – НВ), пирамида наших потребностей. Когда человек наиболее бедный, для него основное – это обеспечить себя едой.
Если мы посмотрим на социальный состав белорусской революции, то в основном это был тот самый, по белорусским меркам, средний класс. То есть люди, которые уже смогли обеспечить свои базовые потребности в еде, в доме и хотели какого-то хотя бы уважения к себе. Перестать быть тем самым «народцем», стать хотя бы народом, называться людьми.
Потому что они обеспечили эти базовые потребности. А большинству – неужели им нужна какая-то еще политическая власть, если им есть нечего? Поэтому я считаю, что те же учителя – они всегда будут бедными. Власти невыгодно давать им хорошие зарплаты, потому что тогда они начнут задавать больше вопросов. Бедность – это хороший инструмент, чтобы держать людей в ежовых рукавицах.
– Отсюда возникает вопрос: вы говорите, что большинство никогда не будет задумываться о таких вещах, и предлагаете делать революцию меньшинством. А что дальше? Как будет работать демократия, если к власти придет меньшинство? Вы предлагаете установить диктатуру этого меньшинства или изменить систему принципиально?
– На самом деле это сложный вопрос, но суть в следующем: нужно максимально децентрализовать государство. У меня есть два наблюдения, очень похожих, но которые хорошо показывают, как работает децентрализация и самоорганизация.
Например, в 2022-м или 2023 году люди в одной из российских провинций записывали обращение к своему «царю» о том, что у них нет воды или отопления. В их головах сложилось представление, что царь-то хороший, это бояре плохие, и если они обратятся к царю, то он обязательно обратит на них внимание и все исправит. У них остается вера в то, что есть какой-то руководитель, который просто их пока не слышит.
А что было в Беларуси, когда началась пандемия COVID-19? Лукашенко просто заявил, что никакой проблемы нет, то есть вся эта власть, до которой пытались достучаться россияне, думая, что их просто не слышат, в Беларуси сама вышла.
И что осталось тогда? Тогда началась та самая низовая самоорганизация. Когда нет фигуры, на которую можно было бы переложить ответственность, люди начинают самоорганизовываться. Вот тогда и начинает работать демократия. Человек понимает: если не я, то кто? Так это и должно работать.
Если мы будем сохранять централизованное государство, то демократия никогда не будет работать. Всегда будет какое-то активное меньшинство – про-властное или оппозиционное, а большинство останется вот таким большим болотом.
– Вы сказали, что нынешние ваши акции сейчас превратились в социальный эксперимент. Я вас процитирую: «Я хочу что-то понять и на практике доказать некоторые свои мысли». Что вам уже удалось этими акциями понять и доказать? Напомню, что одна из ваших акций – это поздравление Владимиру Путину, где учителя поздравляли его цитатами Степана Бандеры и портретами Бандеры в молодости, якобы это молодой Путин. Что вы хотели тогда доказать и что вы увидели в ходе своих экспериментов?
– Если коротко – дела обстоят очень плохо. Если более подробно, то, во-первых, меня самого испугало, насколько автоматизировано общество в автократии. Во-вторых, я понял, что при таком обществе любая власть, какой бы демократичной она ни казалась, рано или поздно станет авторитарной, потому что народ даст на это право.
Я на своих акциях понял что-то о своих поступках. Я проанализировал свои обращения к школам, когда писал письма. Раньше я просил: «Пожалуйста, примите участие», а теперь требую. Я сам вхожу в роль этого симулятора власти и это меняет мой подход к ним. То, что я говорил с самого начала: авторитарную власть создает сам народ, потому что позволяет ей существовать.
Наши люди – их нельзя назвать безответственными, но если есть возможность избежать ответственности, мы предпочтем ее переложить на других. А тот человек, который готов взять ответственность на себя, начинает думать: «А зачем, если я беру всю ответственность на себя, я должен спрашивать их?» Так и формируется власть.
– Вы говорили, что это касается не только образовательной системы, но и всего общества в целом. Однако вы сами шесть лет проработали учителем. Что для вас было лучшим и худшим за это время, что вы поняли про школьную систему, как она формирует детей, что бы вы хотели изменить в ней?
– Изменить там нужно почти все. Это разговор на часы. Во-первых, нужно изменить сам подход к образованию: убрать вертикальные авторитарные отношения между учителем и учеником, который должен безоговорочно учителю подчиняться.
Второе – это оценки, я в них смысла вообще никакого не вижу. Некоторые вещи просто лишены смысла.
В-третьих, зарплаты. Чтобы в учителя не шли самые, скажем так грубо, отбросы общества. Посмотрите, какой проходной балл на педагогические специальности в вузах.
– Но ведь вы сами пошли в учителя. Считаете ли вы себя таким «отбросом»?
– На самом деле, это было не совсем запланированно. Мне предложили попробовать, хотя у меня не было учительской категории. Я учился по специальности «туризм и охрана историко-культурного наследия». Мне предложили работу, и меня втянуло. У меня появилась какая-то идейность, и что мне нравилось в школе – это дать возможность андердогам среди детей поверить в себя.
Многие считают своими главными достижениями какие-то олимпиады, когда они подготовили умных детей к этим конкурсам и те заняли какое-нибудь место. Но такие дети – это и так максимально замотивированные люди, главное для учителя – их не загубить, не сломать, не сделать для них дисциплину ненавистной.
Мое главное достижение – когда были ученики, которые учились на тройки-четверки, я видел их оценки по другим предметам и использовал эту систему оценок так, чтобы дать им в себя поверить.
Я им давал даже по истории творческие задания. В первую очередь на мышление, и я ставил им 9–10. И ко мне подходит удивленный человек: «Мне правда 10?» Я говорю: «Ну да, ты поработал, ты проявил свое творчество, ты обосновал свою мысль, а согласен я с ней или нет – это не так важно».
Для меня главное, чтобы человек начинал мыслить и верить в себя. И такие ученики начинали работать, осваивать дисциплину. Хотя им было трудно, но они видели, что кто-то в них верит, и я видел, что как минимум по моему предмету эти дети начали работать. Да, видно было, что им может это тяжело даваться, но для них было хорошей мотивацией, что кто-то в них поверил. Для меня это было самым важным достижением.
Источник: www.currenttime.tv
Комментарии закрыты.